всё навсегда Когда я в детском саду отказывалась спать в тихий час и зачарованно смотрела в деревья, которые шелестели кронами и складывали из листьев для меня - для меня! - мультики и слова, то я не могла себе представить, что когда-нибудь наступит зима, у меня выпадут молочные зубы, в школе меня посадят за вторую парту, летом я наступлю на стекло на даче, Андрей признается мне в любви, осенью у меня родится брат, зимой моё сердце разобьётся в кипяток как яйцо пашот, весной я буду петь на арбате, летом прыгать через костёр, чтобы осенью пойти к стоматологу на чистку зубов, чтобы зимой со второго раза сдать зачёт по истории древних цивилизаций на тройку, и то чудом, чтобы весной заболеть и никуда не пойти. В детском саду мне казалось, что теперь это если не навсегда, то очень очень надолго - и листья, и вкус штукатурки, которую я тихонечко отковыривала от стены и жевала, скорее для веселья, чем для удовольствия, и то, что меня ужасно разозлил Саша, он был толстым и неаккуратно ел, а сегодня на занятии по развитию речи придумал слово, в котором есть другое слово, быстрее, чем я, и воспитательница очень удивилась и хвалила его и взяла с собой на кухню за обедом и потом ещё дала ему горбушку. Это было слово ба-бочка. Одновременно и насекомое и такое деревянное вещь, в которую можно например посадить царицу с сыном и отправить в дальнее путешествие.
Когда мы с папой делали геометрию на кухне, за окном темно, лампочка звенит от напряжения, папа обязательно сорвётся на крик, но когда - неизвестно, а пока он мелким бисерным почерком карандашиком из икеи выводит подряд какие-то формулы и рисуночки, как будто это должно сделать мне понятнее, казалось, что и это будет всегда. Я всегда буду старательно прищуривать глаза, говорят, это помогает мозгу работать лучше, и всем сердцем буду стремиться понять, но это приведёт ни к чему, а потом папа обязательно стукнет по столу и скажет что-то начинающееся с "ДА ТВОЮ ЖЕ БЫ МАХОНЬКУ", и мне будет ужасно неловко, что я довела хорошего человека, и что если бы я посильнее постаралась, то наверняка бы всё получилось, а так я просто расслабленная какая-то, хотя может и просто глупая.
И когда я работала на всех этих работах, где приходится делать бессмысленные или утомительные вещи, а иногда одновременно бессмысленные и утомительные, казалось, что других работ в принципе не бывает, что это так устроено, что на работе ты страдаешь за деньги, а остальное время отдыхаешь от страдания и тратишь деньги на то, чтоб маленечко попустило. Жемчужины моих утомительных работ - скручивать картонные трубки для ледового побоища в -20 на улице, работать курьером и вместо документов внезапно получать какие-то коробки и почему-то деревянный режиссёрский стул и везти их вместе с собой по всем адресам, и как-то я в детском ГУМе целыми днями работала с детьми под оглушительный плейлист группы "непоседы", там было всего восемь песен и я до сих пор помню каждую из них, кстати, за ту работу мне так и не заплатили; и вот эта работа, когда надо отчитываться перед начальником сколько времени ты потратила на перекур, и вот эта работа, где нужно было постоянно заполнять отчёты, которые никто не читал, и вот эта работа, где начальник говорил "напишите мне свои предложения в почту", хотя в переводе на человеческий это значило "засуньте свои предложения себе в жопу". Время тянулось медленно-медленно, казалось, что я застряла в смоле и меня через тысячу лет выбросит на берег Балтийского моря, если повезёт.
И когда у меня не получалось написать что-то, что понравилось бы моей маме, я думала, что это навсегда. Помощь пришла откуда не ждали, у меня перестало получаться написать что-то, что нравится мне. И тогда казалось, что так теперь будет, пока не закончатся слова и всякие другие вдохи.
И когда я никак не могла словами, сердцем, воплями, молчанием, песнями на стену, мелом на асфальте, выражением лица, объяснить другому человеку, у которого в руках было моё сердце, что мне больно и нужно, чтобы он положил его обратно, казалось, что такая моя судьба - всё время ходить за другим неласковым человеком, потому что отойдешь - сразу в глазах темнеет.
И вот сейчас мне не нужна геометрия, ни синус ни катангенс, я даже с ними ничего не рифмую и не добавляю их в тексты, я игнорирую их существование, как они игнорируют моё; и вот сейчас мне достаточно сделать взмах бровями, чтобы человек, которому я даю своё сердце подержать, пока руки заняты тем, что я держу его сердце, заглянул в меня тревожно и сразу захотел всё узнать, и я работаю на работе, где мне не больно и не страшно и не мучительно, я всё знаю зачем я делаю и почему, мне всё нравится и всё подходит, и сейчас я могу порадоваться за любого гипотетического мальчика Сашу, у которого что-то лучше получилось, даже если слова, и даже если за это его стали сильнее любить, и сейчас мама ставит лайки на мои тексты, а я сама перечитываю то, что написала год назад и думаю - да твою же бы махоньку, какая талантливая девка выросла, и вот очень интересно мне узнать, какой вкус будет меня интересовать и какая музыка и какие деревья ещё лет через десять, а какой будет вид из окна и кто будет утром меня будить, трогая за лицо, и какой у меня будет голос, и про что я буду плакать?
Ничего не навсегда, кроме того, что навсегда.
