подари мне Санта, знаешь сам что надо В детстве я была похожа на праздничную глисту - очень длинные руки, очень худые ноги, точёная шея, нервные позвонки, трепетные лопатки щиколотки ключички височки, в глазах - задор и ужас, на голове - разноцветная панамка. Самый мой любимый костюм состоял из клетчатой юбки-подсолнуха и такой же рубашки с рукавами-фонариками. Цветовая гамма - вот что твой Ван Гог и подсолнухи. Жёлтый выкрутить, голубым присыпать. Когда я первый раз села на велосипед, а папа отпустил седло, я тут же заехала в жестяную парковку для мусорных баков. Ещё я конечно же танцевала фламенко и умела залихватски подкидывать подол ногой - чтоб ловить рукой и размахивать. Мальчик Ваня сказал, что я красивее всех - правда, почему-то, не мне, а моей бабушке, которая вспоминает эту историю вот уже семнадцать лет. Я была очень тонкая, звонкая, состояла из локтей, коленок и промежутка между передними зубами, через который никак не могла научиться плевать.
А потом мне исполнилось 13. И примерно за месяц у меня выросла грудь, задница, правая щека, левая щека, оба плеча, обе ляжки, весь живот. Так же материализовалось желание целоваться, которое клубком в этом потолстевшем животе сворачивалось и дребезжало. Я смотрела на себя в зеркало и не верила в предательство - ну нормально же общались, пацаны! Чё началось-то вдруг. По инерции я ещё полгода пыталась игнорировать бочка, свисавшие над джинсами, плечи, которым стало тесно в рукавах чорных футболочек (я как раз проживала готический период юности), щеки, игриво потрясывающиеся, если спускаться по лестницам. А потом я увидела очередную свою фотографию и охуела. Охуела так сильно, что следующие пару лет одевалась исключительно в оверсайз из мужского отдела. Всё остальное, казалось, только подчёркивает, насколько неудачно обстоят мои дела с планированием и архитектурой.
Потом я влюбилась в человека, который одновременно ходил в кришнаитский храм и говорил "вот бы ты похудела немного, люблю, когда кости просвечивают". Оказалось, что в сари тоже можно замотать мусорные бока. Я занималась тогда танцами, сценбоем, акробатикой и всерьёз готовилась становится актрисой. Моя прекрасная Диля, с которой я занималась актёрским мастерством, говорила "не Джульетта, конечно, но зато все матрёны - твои!". Человек, с которым я тогда спала, как-то с придыханием сказал "теперь я понимаю, почему женщины Рубенса считаются красивыми". К одиннадцатому классу я достигла максимальной отметки на весах и некоторого отчаяния. Потом меня не взяли в театральное, я поступила в Литературный институт, и как-то всё заверте...
Со временем подростковая припухлость ушла, оставив узоры растяжек, на смену ей пришли проступившие скулы и ключицы. Я ела жареную картошку из макдональдса каждый день, потому что вегетарианцам особо нечего выбирать, а макдональдс - праздник. Пять раз в неделю у меня был гарантированный праздник. Я пела, читала книжки, ни с кем не целовалась и стремительно худела. Ко второму курсу я начала нравится себе на некоторых фотографиях, хотя девушка на улице спросила у меня "простите, вы красивый мальчик или некрасивая девочка?". Я решила акцентироваться на полной половине стакана, быть красивым мальчиком всё-таки тоже не чучелом лося. К пятому курсу я начала работать в школе и перестала волноваться о том как я выгляжу вообще. У меня не осталось времени.
Этим августом стрелка весов поцеловала отметку "50". Столько я не весила даже когда мы с Аглаей отравились на Фиоленте и блевали дальше чем видели две недели. И во время сессий. И вон тогда, когда писала диплом и параллельно ставила спектакли в школе. И вот тогда, когда одновременно рулила благотворительной ярмаркой, спектаклем со слабослышащими подростками и лагерем в Никола-Ленивце. Или когда работала в Картонии и засыпала в прихожей с шнурками в руках. Ничего специального не сделала для этого, но сразу же появились силы и желание бегать по утрам.
Всю осень я танцевала, как заведенная - училась скользить по полу, бесконечно падала на задницу, ловила балансы, ловила Иру, которая танцевала со мной, но чаще падала в Иру, которая танцевала со мной, хохотала, вела уроки, каталась на такси, начала снова слушать музыку, почувствовала силу в ногах, узнала, сколько всего умеет моё тело, а сколько всего не умеет. А потом просто как в сказке. Вот есть сказка про Белоснежку и семь гномов, а есть про Забаву и одиннадцать килограммов.
Перед новым годом я купила себе чорные штаны позора. Это как мои обычные штаны, но на размер больше, чтобы они перестали врезаться в мои нежные бока и тёпленький живот. Прямо в них я сейчас и пишу этот текст. Я понятия не имею, что произошло, как, почему, зачем и отчего и в общем-то пока что мне всё равно. Меня завораживает, что кое-что опять изменилось, я изменилась, моё тело изменилось, и всё вместе теперь выглядит - ну, вот так. Теперь у меня снова есть щечки, правда, мы с ними ещё не бежали по лестнице. Хорошо, что я и так люблю оверсайз, не придётся покупать много новых вещей.
Если честно, я очень люблю своё тело. Оно умеет такие космические штуки, о которых я когда-то и не мечтала. Ещё оно очень отзывчивое и внимательное. И мы с ним обожаем лежать в ванной. И трогать разные поверхности тоже. Мне конечно было бы сильно легче его любить, если бы оно соответствовало моим ожиданиям - и было бы тонким, звонким, состоящим из нежных позвонков под бумажной кожей, чтобы когда я танцевала, замирали ангелы, а не стучали в батарею соседи. Но для любви нет условий. И мы тут просто полежим в пицце, а там, глядишь, ещё чего-нибудь изменится, и снова надо будет покупать новые штаны. В одном я уверена наверняка - что бы ни произошло, рано или поздно нужно будет купить новые штаны, чорные, как моё сердце.
